– А я-то его сразу узнал, сэр Эскью, – сообщилМарло. – Хоть он и в другой одежде… Трудненько его не узнать, мошенника…

– А не выбирать ли вам выражения тщательнее,сударь? – недобро поинтересовался д’Артаньян. – Иначе…

– Молчать! – заорал судья, грохнув кулаком постолу. – А то я тебя, прощелыгу, еще и плетьми прикажу отодрать!

Д’Артаньян невольно дернулся в его сторону, но бородатыеверзилы, оказавшиеся не столь уж и неуклюжими, проворно сграбастали его залокти так, что суставы затрещали, и вырваться не было никакой возможности.

– У кого ты, прохвост, спер эту бумаженцию, мы потомвыясним, – сказал судья. – Если только будем тратить время…

– А стоит ли, сэр? – подобострастно посунувшись кего уху, спросил Марло. – К чему тратить время и силы на такие глупости?

– Вы совершенно правы, Марло, – сказалсудья. – В самом деле, какая разница, у кого он украл бумагу? Главное,мы-то его прекрасно помним, мошенника… Думал, мы тебя не узнаем?

– Я тебя, голубчик, по гроб жизни не забуду, –хихикнул Марло. – И узнаю из тысячи… Мы же тебя предупреждали по всейстрогости закона, а ты, стервец, не внял…

Д’Артаньяну показалось, что он спит и видит дурнойсон, – но боль в стиснутых лапищами бородачей локтях была самаянатуральная, какой во сне никогда не бывает.

– Что здесь происходит? – спросил он в полнейшейрастерянности. – За кого вы меня принимаете, господа?

– То есть как это за кого? – с наиграннымизумлением ухмыльнулся судья. – За того, кем ваша милость и является: забродягу французского происхождения Робера Дебара, уже привлекавшегося однажды ксуду не далее как месяц назад… – Он сделал паузу, глядя на д’Артаньяна сгнусной ухмылкой, потом подтянул к себе толстенную пыльную книгу и раскрыл еепочти посередине. – Сейчас я вашей милости все объясню… На тот случай,если изволили запамятовать. Надобно вашей милости знать, что двадцать девятогоиюня тысяча пятьсот семьдесят второго года от Рождества Христова английскийпарламент принял закон под официальным названием «Закон о наказании бродяг ипомощи бедным и калекам», имеющий к таким, как вы, самое что ни на есть прямоеотношение… Вам, голубчик, уже исполнилось ведь четырнадцать?

– Да, – сказал д’Артаньян.

– Отлично, отлично… Читаю: «Любое без исключения лицоили лица старше четырнадцати лет, которые в соответствии с этим законом будутопределены как жулики, бродяги или здоровые нищенствующие и схвачены в любоймомент после праздника святого апостола Варфоломея, где бы это ни было вкоролевстве, просящими милостыню или совершая преступления бродяжничества инарушения настоящего парламентского закона по какой-либо из этих статей…»

– Что за чушь! – воскликнул д’Артаньян, гордовыпрямившись. – Я в жизни не просил милостыни!

– А никто вас в этом и не обвиняет! – елейнымголоском произнес Марло. – Вы, сударь мой, попадаете под категорию ненищих, а бродяг.

– Вот именно, – сказал судья. – Читаю: «Всефехтовальщики, укротители медведей, простые актеры интерлюдий и менестрели, непринадлежащие никакому барону или другому благородному лицу высокого ранга; всежонглеры, распространители слухов, лудильщики и мелкие бродячие торговцы,которые действуют, не имея разрешения, по крайней мере, двух мировых судей тогографства, где они действовали…» Что, и это не про вашу милость писано? Чертпобери, именно про вас! Фехтовальщик, у которого в качестве доказательстваизъята шпага! Распространитель слухов, о чем есть свидетельства трехблагонамеренных граждан! – Он хлопнул ладонью по лежавшей перед нимбумажной стопе. – Все о вас здесь и написано, в лучшем виде, добрыманглийским языком, добрыми английскими чернилами! Ну что вы на меня так смотрите?Месяц назад мы по доброте душевной подробно вам растолковали механизм действиязакона и печальные последствия для бродяг, совершающих аналогичные преступлениявторично… Не помните, милый?

– Я в жизни вас не видел, – сказалд’Артаньян. – Ни вас, ни вашего Марлоу. Месяц назад я был во Франции, а вАнглии я впервые и живу тут всего несколько дней…

– Быть может, вашу личность удостоверит французскийпосол? – поинтересовался судья.

– Не имею чести быть с ним знакомым, – сумрачноотозвался д’Артаньян.

Это была полуправда. Французский посол в Англии, герцог деШеврез, мог оказаться посвященным в некие тайны трудами супруги – и стал бы вэтом случае для д’Артаньяна еще более опасен, нежели Бекингэм и все егоклевреты…

– Подождите, – сказал д’Артаньян. – В«Кабаньей голове» остался мой слуга, уж он-то удостоверит мою личность! Этоможет сделать и хозяин «Кабаньей головы» Брэдбери…

Судейские переглянулись с крайне недоуменным видом.

– Вы видите, судья, как он закоснел в своихпреступлениях, – елейным тоном произнес Марло. – Выдумывает каких-тосвидетелей…

– Короче говоря, уж не рассчитываете ли вы, любезный,что я буду тратить время, разыскивая вымышленных Брэдбери и каких-то не менеемифических слуг? – ухмыльнулся судья. – Эх, молодо-зелено, законынарушаем легко, а вот придумать подходящие оправдания ума не хватает… Так вот…Закон предусматривает, что в случае первого задержания лицо одной из помянутыхкатегорий – то бишь в вашем случае фехтовальщик и распространитель слухов –считается бродягой и с ним обращаются соответственно, если только какая-нибудьуважаемая личность не согласится взять его к себе на службу на два года… Вамповезло. Нашлась уважаемая личность…

– Вот как? – саркастически усмехнулсяд’Артаньян. – И кто же это?

– Сами прекрасно знаете, – небрежно ответил судья,словно от мухи отмахнулся. – Но вы не оправдали ожиданий вашегоблагодетеля, сбежали от него и вновь принялись за старое… А следовало бывспомнить, что в случае вторичной поимки за то же преступление виновный безособых церемоний приговаривается к смертной казни. Именно так я с вами инамерен поступить. Сколько можно испытывать терпение закона?

Изумленный д’Артаньян оторопело переводил взгляд с одного надругого. Все это было настолько диким и невозможным, что не лезло ни в какиеворота…

И тут он вспомнил об испытанном средстве, способном смягчитьсамое черствое сердце любого судейского.

– Прикажите этим медведям меня отпустить, – сказалон как мог спокойнее. – Я хочу продемонстрировать вам неоспоримыедоказательства своей невиновности…

– А вы будете себя хорошо вести? – осведомилсясудья с хитрой улыбкой.

– Куда уж лучше, – сказал д’Артаньян.

Почувствовав, как после знака судьи разжались железныеклещи, мертвой хваткой сжимавшие его руки, он потряс локтями, восстанавливаянарушенное кровообращение, потом, стараясь не делать резких движений – как велбы себя со злющей пастушьей овчаркой, на которую его стражи чрезвычайнопоходили, – достал из кармана туго набитый кошелек, ослабил завязки ипродемонстрировал кучку золотых монет внутри.